Добро пожаловать в Тейват! Мир, в котором божества живут среди людей, небеса бороздят драконы, а леса и морские пучины скрывают множество загадок и тайн. Здесь приключения не нужно искать — они находят путников сами...

chacha

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » chacha » так и живём » Анкеты


Анкеты

Сообщений 31 страница 44 из 44

1

https://forumupload.ru/uploads/001b/74/fd/3/170759.png
Пояснения:
1. Так же, как и с bb кодами, не забывайте про открывающий и закрывающий теги. Если удалить в текущем коде хоть что-то, что не является заголовками или же пояснением, ничего работать не будет. В закрывающем теге не нуждается только тег вставки изображения.
2. Вставляя изображение, необходимо заменить лишь то, что выделено красным. Обращаем внимание, что ссылка обязательно должна быть в кавычках. Изображение должно быть 540 пикселей в ширину, не более 400 пикселей в высоту. Если ширина отличается от 540 пикселей, изображение либо расширится, либо сожмётся автоматически.
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
3. По своему усмотрению (например, чтобы выделить название оружия) вы можете использовать теги заголовков <h4></h4>.
4. Помимо изображения в первом блоке использование картинок не рекомендуется. Для иллюстрации желаемого призываем использовать ссылки. Как и в случае пункта 2, заменяем лишь красное, кавычки не удаляем.
<a href="ссылка на картинку">ваше слово</a>
5. Далее представлен базовый набор тегов для выделения текста:
<b></b>
<i></i>
<u></u>
<s></s>
<center></center>
6. Если вы хорошо знакомы с синтаксисом html, позволяется несколько видоизменять шаблон.

Код:
[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Имя Фамилия, возраст</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
Регион, род деятельности.
</blockquote>

<blockquote><h3>Особенности внешности</h3>
Ответ.
</blockquote>

<blockquote><h3>История персонажа</h3>
Ответ.
</blockquote>

<blockquote><h3>Боевые навыки</h3>
Ответ.
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Ответ.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]
Код:
[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Имя Фамилия, возраст</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Ответ.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

31

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Дилюк Рагнвиндр, 23</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
много работает, много тратит, ещё больше зарабатывает; вы думаете, истина в вине, а истина в воздержании от алкоголя; бати нет, но вы держитесь.
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Диакониссу лорда их Барбатоса неутомимо клонило в сон. Дилюк не принимал на свой счёт и выражения лица никак не менял - не хотелось бы, чтобы она прикорнула прямо на столе в его таверне, но то вопросы воспитания.

Довести разговор до конца вопрос уже бизнеса.

- Мне неудобно это признавать, но я действительно не слышал твоих выступлений. Все эти два месяца у меня не было времени для светских мероприятий.

У Барбары чудесный голос. Хриплая и рассеянная, она всё равно производила впечатление очаровательной юной леди. Очарование то было не скрыть - вырывалось оно наружу, подобно рассветным лучам сквозь плотно задёрнутые портьеры или же аромату росы по утру, разносимому ветром по всему винограднику. Джин носила духи из одуванчиков и пахла до того легко, что неосязаемо; сестра её пахла сладостью, в невинной дерзости своей взявшая риски на более агрессивный, более явный оттенок мёда и мяты. И чем-то ещё. Очень знакомым. Дилюк не мог сказать, в какой именно момент это почувствовал, но угадать пытается. Почему-то - с тяжёлым сердцем.

Выбранная певица была странной. В жестах её не было чёткости, а голова то и дело накренялась в разные стороны, стоило той на секунду задуматься. Лицо её было красным, к тому же. Неужели пришла на встречу больная? Не выспавшаяся? Всё вместе? Не сказать, что в таверне жарко, но Дилюк всё равно встал и распахнул соседнее окно.

Стоило только обернуться, как Барбара уже целенаправленно рухнула на дубовый стол. Звук был соответствующий.

Дилюк побледнел.

Дилюк принюхался осторожно, с опаской, и побледнел ещё больше. На Барбаре был запах вишни. Вишнёвой настойки, точнее. Он принёс? Он ошибся? Кто принёс? Чья ошибка? Паника охватила его, ведь Дилюк, как точно такой же слабый с алкоголем человек, понимал, что звезда фестиваля, который состоится уже через два дня, может к нему просто не проснуться. Потому что он её напоил. Несовершеннолетнюю. В своём заведении. Серьёзно.

- Простите... - произнёс ошарашенно, обращаясь то ли к Барбаре, то ли к высшим силам, то ли к своим предкам, которых он только что собственноручно окунул в болота бессмертного позора.

Сбегав за водой и вернувшись, Дилюк обнаружил всё такую же безрадостную картину. Барбара обмякла уснувшей на солнце кошечкой, и это всё замечательно, что она почувствовала себя в "Доле ангелов" настолько уютно, только гордость за своё заведение всё равно не брала. Ни капли. В отличии от кружки диаконессы, выпитой до дна. Какого она объёма? Пол-литра или больше?

Очевидно, лорд Барбатос отвернулся от него, или же ровно так же написался, что было бы чересчур иронично. Дилюк просто не знал, что делать с юной певицей. Куда её девать, если она не очнётся? Унести самому? Чтоб потом про него ходили слухи, как он таскает по улицам города несовершеннолетних детей средь бела дня? Отца её найти, привести и выдержать поток ругательств? Привести Джин и сказать, что её сестра напилась? Обратиться к кому-то из служительниц собора и признать, что из-за него их диаконесса лежит в таверне вусмерть пьяная? Плохо, плохо, каждый вариант звучит отвратительно.

Дилюк сделал два глубоких вдоха и сел рядом с жертвой самого ужасного сервиса в Монштадте.

- Барбара, проснись, пожалуйста, - тряс он её до того аккуратно, что подобными тычками никого при всём желании не разбудишь, - Барбара, пора вставать, тебе нужно домой.

Надежды робкие таяли на глазах.

Барбаре пора домой, а Дилюку нужно заехать по лицу.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

32

границы

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Гань Юй, >3000</h3>
<img src="https://forumupload.ru/uploads/001b/5c/7f/40/565124.jpg" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Сладкий, манящий к запретной сладости аромат. На языке уже улавливались фальшивые нотки вкуса, появившиеся в результате сильного желания и искушения, но девушка лишь продолжала поедать цветок-сахарок глазами.
— Даже на вид аппетитный…. — мысли давили на стойкость, пока желудок предательски переменился на сторону врага. Гань Юй почувствовала, как с каждой секундой контролировать аппетит становилось все сложней. Тот в свою очередь, словно дикий и голодный зверь рвался скосить всю поляну растений, хотя недавно поглотил обед.
Только вот с каждым лепесточком поглощенного цветка в воображении, девушка так же отсчитывала сантиметры. Один, два, три....Адепт, хоть и несколько преувеличивала, чувствовала как спустя мгновения вся нынешняя одежда станет не впору, треща по швам без возможности сдержаться на последних нитках. Как она попадя в проблему, снова окажется там - во рту огромного чудовища, решившего полакомиться смешанной кровью цилиня и человека. Ощущения, когда тебя проглатываюсь - не очень. А когда ты застреваешь в гортани, понимая, как голодное нечто начинает из-за кругленькой тебя задыхаться - вдвойне.
— Не бывать этому, — тихий, несколько мямлящий голос для самой себя. Секретарь Цисин знала плату за свои желания. Можно многое получить за свои необдуманные поступки, наполняя душу радостными эмоциями, однако позже эти же минутные радости могут погубить. Лишь однажды переступив со словами: «От одной штучки ничего не будет» - велика вероятностью повторения. Гань Юй слишком много раз видела данную человеческую слабость, наблюдая к чему это может привести. Быть может она боялась, ибо являлась наполовину человеком? Скорее знала, как это отразится.
Возраст с опытом давно начали о себе напоминать, позволяя генеральному секретарю распоряжаться своими знаниями для лучшего решения, заранее предполагать исход событий. Но даже ей, казалось бы, уверенной в итоге - тяжело наравне с людьми, чем с давно живущими Адептами.

Ведь она находится меж двух миров, оба из которых не понимают распри и правила друг друга.

Именно поэтому каждое преодоление голода было словно в новинку - человеческая кровь не давала угаснуть теплящимся эмоциям и чувствам, заставляя переживать и испытывать волю. Она могла тихо спать, давая половинке цилинь трудолюбиво выполнять непосильные для человека задачи, а могла терзать сомнениями, заставляя метаться в поисках душевных ответов. Благосклонность тех, кто желал помочь - помогала потомку божественного зверя в нахождении своего места, но с некоторыми, личными переживаниями Гань Юй справлялась сама, преодолевая их своим усердием.
Именно поэтому девушка отложила цветок-сахарок в сторону, с облегчением вздохнув и постаравшись не думать о съестном. Чем трудней задача - тем сильней должен быть Адепт. Она должна следовать условиям своего контракта, стремясь к благополучию всех живых существ в Ли Юэ, а значит какой-то там голод не возьмёт каменную волю девушки!

— Госпожа Гань Юй, — неожиданный, женский голос раздался из неоткуда, заставив всплыть из омута раздумий и оглядеться по сторонам. Взгляд не мог найти силуэт обратившейся, не начни зелёная, усыпанная сахарками поляна исчезать словно наколдованный мираж. Секретарь чувствовала, как кто-то ее трясет за плечо, заставляя быстрее проснуться.
— Госпожа, — сон все быстрее отходил, позволяя Адепту приподняться. Голова казалась настолько тяжелой, что Гань Юй не сразу смогла ровно сесть, безнадежно сонно моргая. Будто мыльная пелена не давала нормально присмотреться, размазывая рабочий стол подобно плохому художнику со зрением -10.
— Вы просили меня разбудить вас в данный час, — только вспомнив кто обладал этим голосом, Гань Юй медленно начала протирать лицо руками, будто это быстрей приведет ее в чувства. Взгляд скромно посмотрел направо - там было четыре горки документов, посмотрел налево - там было пять. С каждым днём, сразу после смерти Властелина Камня, работы в организации Цисин становилось все больше. Все выкладывались по полной, особенно не без того нагруженный генеральный секретарь.
— Вы так много работаете. Вот, возьмите, — на столе приютилась какая-то небольшая корзинка, накрытая радужным полотенцем, — После сна нужно подкрепиться! — одним движением руки ткань приоткрыла занавес маленький тайны, дав знакомому, уже настоящему сладковатому аромату начать распространяться.

В кабинете повисла минутная тишина, прервать которую решилась сама Гань Юй. С ее уст слетел томный, сдержанный вздох, пока рука легла на голову словно при сильной мигрени. Испытания могут поджидать на каждом углу, но сможет ли Адепт снова его преодолеть, не поддавшись искушению?
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

33

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Рекс Моракс, >6000</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
он дед и он воевал; османтус вайн всё так же прекрасно; сердце из камня, пинок из стали.
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
На равнине Гуй Ли можно встретить самый чудесный закат. Рекс Моракс так думал. Был им, раньше, и думает - впредь.

Его смертные кости на руинах потерянного выглядят, наверняка, почти по-родному. А в груди непривычно - до того неуютно, ибо ощущалась по мышцам усталость. Его тоска не духовна ( та с ним - как и память - навечно ), у этой тоски телесные корни. Земные. Когда-то и он из неё вышел, должно быть.

Рекс Моракс не помнит.

- Моя дражайшая подруга, я снова здесь.

Как то и было обещано. Как то обещание ты не услышала.

Это хорошо. Тело нынешнее ещё молодо, есть в нём силы на поход, на подъём и на спуск. Всё, что он смог накопить, всё, что удалось сохранить, Рекс Моракс хочет сберечь. В нём есть ещё что-то - спасти, защитить, поддержать. Для чего, только?

По глыбам своих артерий бывший бог не чувствует пульса. Даже сейчас. Так для чего? По истине? Он надеется, что найдёт ответ
<center>( по окончании
своих дней )</center>

Солнце в Ли Юэ вновь заходит. Здесь, в его стране, в этот час, сотни умерло, десятки родилось. Сколько жизней он видел, сколько проводил? Как во многих пытался обрести забвение, со сколькими стремился подарить своему сердцу покой? Были попытки, было желание

и никто не смог, даже в самом ярком сне,
затмить
её лицо.

В той земле, под этим камнем, он заключит в монолиты плит свои останки. А она, там - высоко, неосязаемо - никак, будет сиять - и звездной пылью укажет ему путь. На том, что от них останется, по могиле, заметённой по его велению, взрастят её цветы.

Чжун Ли - отныне и до конца - остаётся лишь надеяться, что его контракты переживут его самого.

Он доживёт свой век, свой последний век, достойно. И пусть лишь люди ( прошу ) научат это тело, это закостенелое, древнее тело, быть человеком.

Уходя, он не потревожит ни одного бутона. Даже его каменное сердце было на этой равнине, при этом закате, невероятно нежно.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

34

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Аякс ака Чайльд ака Тарталья, 22</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Тевкр - то, за что стоило побороться. Против себя самого, как минимум.
Аякс очень любил свою семью, искренне. Но появление самого младшего дало трещину в новой картине мира, которая, кажется, после возвращения из Бездны меняться не хотела. Возьми - захвати, даже если силой, убей, докажи свою правоту стой на своем. Вижу цель - не вижу препятствий. Будь умнее, будь хитрее, будь талантливее других, не сомневайся в своем принципе, заберись на вершину мира и окинь взглядом то, что от него осталось - то самое достойное, чему место в новом мире найдется.
Тевкр пошатнул самые основы.
"Я буду на вершине, потому что я достоин" неспешно перетерлось в "я буду на вершине, куда возьму с собой то, что мне дорого".
Тарталья с мягким смехом принял у брата игрушку, ловко вправляя расшатанный шарнир, вернул, лукаво щурясь и наслаждаясь мгновениями мирной жизни... Нет, не так. Мгновениями доказательства того, что он все еще успешен. Все еще держит свою судьбу в узде и прогибает мир под себя - видит своими глазами, что его семья ни в чем не нуждается, а самые юные ее члены не столкнулись еще с жестокостью реальности. Потому что он, Тарталья, миру запретил.
Он, Тарталья, мир сожмет в кулаке, раздавит и после перепишет.
Тевкр вернулся к прерванной эпичной баталии Одноглазика и монстров, занявших его, одноглазикову, поляну с ягодами.
Монстры, всякие драконы, тигры, медведи - не другие люди, не другие конструкты.
Конечно же в конце Одноглазик поделится и вообще найдет со "злодеями" общий язык.
Тарталья потрепал младшего по волосам. Славный малый.
После они попрощаются - снова никто не знает, как долго им не придется видеться. Тевкр остается дома - расти достойным жителем мира, где не будет места вражде, а он, Аякс, отправится резать глотки тем, кто в таком мире жить добровольно не согласится.
А даже если бы и согласились - их все равно бы ждала смерть.
Убить бешеного зверя всегда проще, чем вырвать ему клыки, лишь бы сохранить жизнь.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

35

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Сяо (Алатус), >2000</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
- Истребление всего зла.
Это танец.
Танцуй. Легко, непринуждённо, без фальши, от всего сердца. Искренне, как и полагается, отдавая этому всего себя. В омут с головой, без сомнений и сожалений, без эмоций и ненужных воспоминаний... особенно без них.
Не думать и не сомневаться демон умел задолго до того, как Властелин Камня нарёк его Сяо. Просто делал, что скажут, и это было неплохо. Он не жаловался, во всяком случае, а в какие-то моменты даже получал удовольствие от охоты.
А теперь, пожалуй, перестал. Но всё ещё делает то, что ему сказали. Лучший в этом.
- Бесполезно.
Они истекают кровью, изломанные и испуганные, осквернённые, насаженные на осколки проклятых копий. Они кричат, под конец существования начав наконец бояться смерти, казавшейся такой далёкой. Они пытаются убежать, но не могут скрыться. От судьбы не сбежишь, и не важно, насколько ты быстрый. От судьбы не скроешься за щитом и не спрячешься под землёй.
Сяо танцует, и это самый отвратительный перфоманс из всех, что видел этот мир. Сяо танцует до тех самых пор, пока крики не сменяются предсмертными стонами, стихая до самой могильной тишины.
Только после этого Якса останавливается и снимает маску - с её обратной стороны снова запеклась кровь. Глаза сами закрываются, а голова кажется очень тяжёлой, в виски точно бы вонзаются те самые копья, которые только что изничтожили всю скверну. Хочется лечь на землю прямо здесь, на месте, сжаться в комок и забыться на... какое-то время. Хотя бы недолгое.
Влажный всхлип. Это не слёзы. Сяо сглотнул кровь, решив, что лучше так, чем плеваться - проклятой крови в этой земле и так предостаточно.
Ещё один всхлип и тоненький писк. Якса встрепенулся и машинально дёрнул рукой, не вытирая, а скорее размазывая вытекшую из носа кровь по лицу.
Кто-то плакал. Тут был кто-то ещё.
Человек. Подросток, почти ребёнок, сидит между чудом сохранившихся в этом месиве ящиков... нет, это клетка. Похищенный человеческий ребёнок сидит в самом дальнем углу, закрыв лицо руками, и тоненько воет от ужаса.
«Людям тут не место», - думает Сяо, ломая дверь клетки. После он уже готов был вытащить человечка из его тюрьмы, вот уже руку протянул, чтобы схватить за тонкое запястье и выдернуть оттуда, но споткнулся об очередной тонкий звук, полный ужаса.
- ...
«Я его напугал?»
- Вылезай. Я не убиваю людей.
«Это должно его успокоить».
Человек зарыдал громче и горше, припечатав Сяо к тому месту, где он стоял. Демон ожидал абсолютно противоположной реакции, но, судя по всему, где-то в его расчёты закралась ошибка.
Он, конечно, мог силой вытащить оттуда человека, отнести к Ваншу и велеть другим людям помочь... или просто уйти и предоставить этого конкретного ребёнка судьбе.
В итоге Сяо минут пять просто таращился на плачущего человека прежде, чем догадался отойти от клетки и не маячить перед глазами у того, кто сейчас находился в полном ужасе от того, что демон сейчас тут натворил.
Звучало как заявка на успех, человек притих.
- ...вылезай оттуда и иди по этой дороге, - Якса указал направление взмахом копья. - Там будет постоялый двор, Ваншу.
Снова какие-то напуганные звуки со стороны поломанной клетки.
- Человек... - Сяо вздохнул, ощущая какую-то непонятную тяжесть во всём теле. - Делай, как я говорю. Я ухожу. Но если пойдёшь не к Ваншу, я за тобой вернусь. Понял?
Писк, означавший, должно быть, согласие.
Для Сяо этого было достаточно, чтобы посчитать свою работу здесь законченной и исчезнуть с человеческих глаз, как и было обещано.
Снова это непрошенное чувство вины, которое ничем не загладишь.
Но всё-таки демон проследил за тем, чтобы человек добрался до постоялого двора без каких бы то ни было проблем.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

36

изображения

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Охтор, 22</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
Иназума.
Рыбак, музыкант, воин.
</blockquote>

<blockquote><h3>Особенности внешности</h3>
Высокий, широкоплечий юноша с крепким телосложением без явных увечий и физических недостатков. Довольно гибкий и тренированный на вид. Немного худощав, черты лица чуть заостренные. Глаза выразительные, темные, серые. Волосы черные, длинные. Глаз бога Крио носит на груди на кожаном шнурке.
</blockquote>

<blockquote><h3>История персонажа</h3>
Родился Охтор в Мондштадте, но память о том времени слишком смутная, кроме своего имени, расплывчатых обрывков прошлого, он ничего так и не впомнил, напротив, с годами стерлось и то не многое, что юноша пытался удержать в своих воспоминаниях.
Охтору было чуть больше двух лет, когда корабль плывущий в Иназуму попал в полосу шторма и затонул, разбившись о рифы. Чудом ребенок спасся и уцелел. На берегу одного из островов, среди обломков корабельных мачт и парусов, малыша нашла семья рыбака, заменившая родную и выростившая его потом.

Приемный отец, Нэо Инбу, был из простых, из бедняков. Промышлял не хитрым ремеслом - плел сети, да рыбачил, зарабатывая тяжёлым и зачастую опасным трудом на нужды семьи. Приемная мать, Амэя Огава, занималась домом и небольшим хозяйством, вечерами же плела прекрасные кружева, которые отец продавал на ближайшем рынке, когда выезжал с товаром. Охтору пришлось рано почувствовать ответственность, научиться терпению и смириться перед тем, что не мог изменить - бедность на всех налагает особый отпечаток, поэтому с раннего детства приучался к труду - по мере сил помогал отцу, да матери. Охтор не знал другой жизни. У него не было выбора.

Когда мальчику исполнилось шесть лет, родилась его сводная сестричка - Иоши, забот стало больше, а денег едва хватало на самое необходимое, поэтому, Охтор волей не волей, но учился использовать доступные средства и ресурсы экономно, бережливо, не был приучен к излишкам, напротив, в какой-то степени, его жизнь наполненная тяжёлым физическим трудом, была аскетичной, но ни как не праздной. Впрочем, читать, считать и писать к своим десяти годам он уже умел. Огромную роль сыграла тяга к прекрасному, пусть и простому. Охтор умел видеть красоту в окружающем его мире, слышать музыку в песне дождя, а потому, одиночество никогда не казалось скучным, там, внутри себя, он всегда жил мечтами.

Семья Охтора была набожной, именно поэтому, они часто посещали храм Наруками все вместе, вознося молитвы и принося скромные жертвы. Именно там мальчик проникся особой тягой к музыке, он буквально впадал в какой-то восторженный транс от завораживающих мелодий и славословий во имя богов, мира, процветания, отдаваясь со всем пылом чистой души в священную веру в лучшее. Именно тогда мальчик начал играть на флейте, он посвящал этому занятию все свободное время и его игру потом, люди назовут чарующей.

Охтор был похож на зеркало, отражающее солнечные блики и цветные яркие краски. Впитывал мир пропуская через себя только ясное, такое простое и понятное, и словно не замутненное чистейшее зеркало - отражал. Мальчик видел красоту и хорошее там, где другой предавался бы унынию и недовольству. Он был словно первозданный сосуд, на который словно надели фильтр - Охтор долго не воспринимал окружающую реальность полностью, словно был слеп на зло, зависть, алчность и прочие вещи, которыми кишило любое человеческое общество.
Именно поэтому, доброта и отзывчивость, желание помочь, поделиться последним, уступить, даже если был прав, были ему совершенно не чужды. Охтор искал мира и никогда войны. В любом человеке он видел сильные и светлые стороны. Порой, сами не замечая этого, люди тянулись к мальчику и от общения с ним, многим становилось легче, словно находили какие-то ответы для себя, признавали за собой право на то, что есть в них и хорошее на равные с плохим, постыдным.

Когда Охтору исполнилось двенадцать, а его сестре Иоши было всего лишь шесть, в один из походов в храм Наруками,  девочка познакомилась с Сарой, которая в будущем станет всем известной Кудзё Сарой, служительницей архонта Райдэн, и крепко сдружились. Вначале Иоши, а потом и Охтор, привязались к сироте, откликнулись на ее одиночество. Дети виделись часто и каждая встреча лишь укрепляла чувства, взращивала привязанность этой троицы. Иоши и Сара стали лучшими подругами, а Охтор спустя пять лет влюбился в темноволосую красавицу, проникся ее целеустремлённостью, идеалами, характером, но чувства свои хранил в тайне, слишком робким был, да и Сара с каждым годом взросления казалась ему все более волнующей и менее доступной. Она стала мечтой, красивой, но далёкой из-за занимаемого высокого положения, которого добилась при Архонте Иназумы. Она - наверху славы и он - нищета, безродность. Впервые сильные переживания пошатнули равновесие внутреннего мира Охтора, впервые горечь обожгла сердце, впервые подернулась мутью гладь зеркала души, впервые он стал сомневаться в ценностях этого мира, в добре.

Время шло, несло с собой испытания, потери, разочарование. Когда Иоши было десять, а Охтору шестнадцать, погибли их родители - волнение на море перевернуло рыбачью лодку, Нэо и Амэи не стало. Подростки осиротели, что лишь сильнее сблизило брата с сестрой. В этот же год Иоши получила глаз бога, ведь она всегда любила петь, а после смерти родителей, под воздействием утраты, превзошла себя ища утешение в любимом занятии.

Повзрослевший Охтор был вынужден продолжить дело отца, но денег не хватало, а потому, в очередную встречу с Сарой юноша соглашается пойти в воины и учится служить во славу Иназумы, защищая страну и идеалы их сёгуна Райдэн. Воинское дело даётся юноше не плохо, он слишком прилежен и осваивает копьё так же тщательно, как в свое время принялся играть на флейте, к тому же, быть рядом с Сарой - лучшая награда. Нужно было всего малость - терпение и труд, а они его никогда не пугали и имелись в достаточном количестве, чтобы получить право стоять за спиной своей возлюбленной оберегая.

Все изменилось тогда, когда Сёгун Райдэн издала указ об охоте на глаз бога. Охтор был живым свидетелем происходящей жестокости и соучастником! Вначале юноша был убежден, что дело правое, но видя последствия того как страдают человеческие судьбы от насильного изъятия дара богов - усомнился, а после и воспротивился. Его душа призванная к добру исходила уродливыми трещинами тем сильнее, что беззаконие творилось руками Сары, той, кого он любил.

Нередко Охтор пытался поговорить с Сарой, но получал от генерала Кудзё утвердительный ответ о том, что их покровительница Баал не ошибается, никогда.
Время шло. Зеркало души Охтора уродливо обезображивалось, мутнело, словно чернело изнутри. Он с ужасом понимал, что перестал видеть добро вокруг себя, лишь людские пороки и боль.

Незадолго до очередной битвы  с генералом сопротивления Горо, Охтор, вернувшись домой, нашел свою сетренку Иоши лишённой глаза бога. Ей было восемнадцать когда лучшая подруга - Сара Кудзё испепелила её жизнь, лишив разума, уничтожила дорого человека, превратив в безвольную куклу. Это были черные дни для Охтора, дни, когда его словно вывернуло наизнанку и перекроило. Он потерял себя и ни как не мог разобрать во внутреннем хаосе, кто же он теперь такой. Винил себя в произошедшем - не уберёг сестру. Охтор перепробовал все, что только мог, чтобы вернуть Иоши разум, он играл настолько проникновенно, как не играл никогда, ведь его сестра любила петь под звуки флейты, именно тогда он получил великий дар - глаз бога Крио и стал бы потенциальной жертвой, если бы не скрывал произошедшие с ним перемены.

Сара отняла у него все, что Охтор имел, ни осталось в его душе кроме разрухи - ничего. Не было больше светлого юноши, готового нести мир в мир, жизнь оказалась жестокой, а дружба, любовь, верность - они ничего в ней не стоили.
Охтор замкнулся. Общение с Сарой и без того не лёгкое с началом войны, сошло на нет. О произошедшем с Иоши оба молчали, но Охтор не готов был мириться с происходящим. Он все еще хотел вернуть сестре жизнь, хотел увидеть Иоши прежней, а для этого, нужно было предать Сару, ввязаться в войну, чтобы остановить вопиющую несправедливость! Убивать, если потребуется. А потому, Охтор готовил план на предстоящую битву. Да, у него будет шанс прекратить войну и шанс этот будет единственный - убить генерала Кудзё, но сможет ли он?
</blockquote>

<blockquote><h3>Боевые навыки</h3>
Глаз Бога: Крио
Оружие: Древковое

Базовая атака: До пяти быстрых ударов копьем.

Заряженная атака: Мощный удар копьем, отбрасывающий противника среднего размера.

Элементальный навык: Раскручивая копье вокруг себя, персонаж наносит крио-урон стоящим вблизи противникам и накладывает на себя щит, принимающий форму четырех ледяных зеркал.

Взрыв стихии: Вонзает в землю копье, персонаж создаёт ледяное поле (диаметр аналогичен полю Беннета), нанося крио-урон по площади в момент его образования. Персонажи, находящиеся внутри поля, получают разовое восстановление здоровья в размере 50% от хп, а само поле наносит периодический небольшой крио урон и вешает статус "крио" на тех, кто находится внутри него.
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Небо было не спокойным, черным, низким. Медленно ворочались грозовые тучи за перевалами восстающих из недр пучин пенящихся волн, а ты стоял на отвесном каменном уступе и муторно, тревожно было на душе. Ощущение близкой беды растекалось вязкой нефтяной пленкой, охватывая разум, уязвляя чувства иголочками страха. Напряжённое тело отзывалось болью и еле уловимыми судорогами, но ты не давал себе пощады, изматывая физически плоть, чтобы хоть немного притупить внутреннюю огонию, что жрала изнутри. Закрывая глаза, ты вновь видел лица ни в чем неповинных людей, которых лишали разума, жизни, мечты, стремлений - отнимали дар, забирали глаз бога, словно имели право вершить чужие судьбы и делать такой выбор.
Дышишь рвано, закрываешь глаза.
С неба падает дождевая изморось, собирается каплями, стекая по осунувшемуся изможденному лицу.
Та, кого ты так сильно любишь - чудовище, идеальная машина для исполнения несправедливости, тогда, за что ты так предан ей всей душой?
- Она не такая, не такая. - в отчаянии повторяешь раз за разом, хрипло, надсадно, зло.
Снова тяжесть, словно на плечи опустили похоронную плиту, а ты - слепец, который отрицает очевидное и утверждает, что это всего лишь наступила ночь.
Погружаешся в себя, как в трясину, силясь разобраться в себе, но - тщетно. Противоречия разрывают и уже сложно не задохнуться от резонанса прошлого с настоящим, словно две жизни и вы - разные люди, ты - Охтор и она - Сара. Жизнь "до" и "после". Разные жизни. Разные цели. Разные идеалы.
Сжимаешь кулаки до боли, на лице играют желваки, почти до скрипа стиснув зубы дышишь, нет, пытаешься дышать.
Сердце саднит так, что темнеет в глазах, оно болит, мечется, кричит в агонии происходящего, а ты не можешь сделать выбор. Откладываешь день за днём, оправдывясь, оплачивая чужим горем своё бессилие, свою слабость, неуверенность.
Перед глазами - беспросветность и отчаяние, лица перепуганных мирных жителей, ни в чем не повинных, тех, у кого так просто отобрать мечту...
Разве ты шел воевать ради этого? Разве ты не клялся защищать свой народ, а не угнетать беззащитных? Разве этого ты желал, Охтор? Тому ли учили тебя родители Нэо и Амэя? Тогда, как же ты позволил себе пасть столь низко, что пользуешься силой против беззащитных и слабых людей?
Пустые взгляды жертв, безумные или лишенные радости снятся тебе в кошмарах, ты просыпаешься в холодном поту и идёшь в храм Наруками, но больше не чувствуешь благодатного умиротворения, весь мир словно отвернулся и голос твой тает в пустоте. Только музыка, она одна спутница терзаний и дум, а ещё сестра, она - лучик света, она всегда ждёт тебя и встречает с улыбкой. Ее любовь - маяк, только из-за неё ты ещё не захлебнулся чувством вины, чувством неправильности и своей ничтожности. И только из-за любви к Саре Кудзё, ты продолжаешь безоговорочно тонуть в пучине жестокой несправедливости, не в силах превозмочь чувства, разбиваясь на осколки у ее ног.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

37

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Скарамуш (Куникадзуши), <500</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
• В день прибытия Южного креста в Инадзуму

С приходом темени, забравшейся даже в углы комнаты, Скарамуш как раз стал смотреть в один из таких. Не моргая. Со своим обширным взглядом на Инадзуму – иначе и не может быть – он уже догадался о прибытии нескольких странников. Но хотя бы одного из них нужно будет вытравить. Другому можно дать погореть ещё немного ради общей цели.

Сегодня за ещё ранним вечером, выбрав место простоя между высокой каменной оградой и пышными голубыми кустами, он вильнул внутрь тайника и глянул с утеса в даль. За исинне-темными волнами скрывалась тень, едва различимая в грозовом <i>тумане, разделяющий новую Инадзуму и старый мир.
«С вами план придет к действию быстрей, но из-за этого же придется нам поторопиться. Но конец не изменится»,</i> – он переплел руки и на минуточку прикрыл глаза. Для Скарамуша было неудобно что в Модштате, что в Ли Юэ. Приходилось играть по тактике слона – самому искать, самому исследовать. В Инадзуме была возможность этого не делать и грамотно расставить оборону. Понадобятся хорошие предлоги, чтобы заманить, но это, впрочем, он может, и странник придет сам. В место, где живому человеку легко отравиться, совершенному человеку ничего не сделается.

Предвестник моргнул, незамедлительно ощутив, как затекла рука, давно опираясь ею на согнутое колено. За дверью нерешительно стояла Наташа. Он слышал, как она впопыхах вошла на первом этаже, быстро поднялась, ступая через ступеньку (с её-то ростом), и наконец остановилась возле стены, за которой и была его комната. Она не входила. И он не торопил – обтекаемо схватил подбородок, пощелкал по карандашу, покатав его из стороны в сторону по столу, и позволил волнующей тишине накрыть все ближайшие комнаты и коридоры. Дал ей самой возможность представить, как за этой дверью сидит их сердце и крыло завода, тужится за столом и работает в ночь. И ей надо будет как-то это все внутри выдохнуть разом.

<b>– Наташа.</b>

Он всего лишь открыл перед ней седзи, задвинув его не применяя силы, и прошел вперед, но она растерялась. Скарамуш не увидел, как она быстро придала себе серьезный вид, но подумал об этом.

<b>– Иди за мной. Я покажу, какие припасы нужно загрузить на лодки. Ты будешь за это ответственна. И ещё – нашли ее сибу?</b>
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

38

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Горо, 19</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
<b>[Тема пробного поста была выдана заранее и пост был написан до выхода баннера Сангономии Кокоми, а также ее личного квеста]</b>

<u>- Диверсионный отряд врага, по данным разведки, пройдет вдоль побережья у шахты Дзякоцу. Необходимо будет разместить наших людей... в этих трех точках,</u> - установив фигурки-флажки в соответствующих местах карты острова Ясиори, уверенно и непреклонно произнесла лидер сопротивления, и в голосе её, несмотря на нежные, почти детские нотки, чувствовалась сталь закаленного сотней сражений бойца. Они боролись против несправедливого указа сёгуната уже почти год, и за это время успели разделить и радости побед, и горечь поражений, но, вопреки всем трудностям, сохранили боевой дух и веру в собственные силы, которая передавалась от руководства рядовым бойцам. Горо действительно восхищался Сангономией Кокоми. Не только как выдающимся командиром и стратегом, который сделал сопротивление возможным, но, в первую очередь, как человеком, который не колебался, не поддавался страхам, и готов был переступать через личный комфорт ради тех, кто в этой войне уже не мог защитить себя сам. Вслушиваясь в каждое её слово, запоминая озвученный план до мелочей, Горо не мог отделаться от мысли, что меньше чем через сутки их ждет очередная сложная битва, и кончик опущенного хвоста, нервно покачивавшийся из стороны в сторону, выдавал его внутреннее напряжение. Казалось бы, после стольких сражений, он должен был относиться к боевым операциям проще, но любое столкновение с Кудзё Сарой и её людьми — это всегда риск, который он, именно как опытный генерал, не мог игнорировать. Кокоми может разработать победную стратегию, но её реализация — на его плечах, ведь именно ему предстоит отобрать на неё людей, удостовериться в их подготовке, объяснить каждому свою роль, и позаботиться о том, чтобы все они живыми вернулись домой. Каждый солдат, погибший в этой войне — невосполнимая утрата. Скольких еще предстоит похоронить ради отмены бесчеловечного указа? Сколько ещё людей, ведомых простым человеческим желанием сохранить себя и свое право на мечты, не вернутся к своим семьям и не увидят своих друзей? Этой бессмысленной войны не должно было быть. Помогая солдатам с тренировками, и частенько наблюдая за тем, как люди впервые берутся за оружие, Горо испытывал удушливую, скрываемую за улыбками тоску. Эти люди сейчас должны были находиться рядом со своими близкими, наслаждаться фейерверками Наганохары, гулять под опадающими лепестками сакуры и слушать пение птиц, не заглушаемое раскатами грома. Они должны были строить свое счастье, а не учиться убивать других людей.

Дослушав план главнокомандующей, Горо одобрительно вильнул хвостом и позволил себе легкую улыбку. В конце концов, эту операцию они обсуждали вдвоем, и можно было опустить публичные формальности. Их всех вымотала эта война. И солдат, и его, и Кокоми, на плечи которой легла ответственность за судьбы сотен людей. Горо хорошо чувствовал груз своей собственной, и осознавал, как тяжела ноша, которую на себя взвалила жрица. В этих попытках сопротивляться сёгунату, они — поддержка друг друга. И точно так же, как он подбадривал своих солдат, Горо стремился подбодрить и саму Кокоми, дав, пожалуй, понимание одной из самых важных вещей в этой борьбе — она в ней не одинока. У неё есть те, на кого она может рассчитывать.
<b>- Я сделаю всё, что в моих силах. Мы обязательно вернёмся с победой,</b> - уверенно произнес генерал, и его серьезный, деловой взгляд, которым он до этого рассматривал план обороны острова, смягчился, разряжая напряженную обстановку, воцарившуюся в штабе сопротивления. К войне невозможно привыкнуть, и мысли о предстоящей битве из головы не выкинуть, но Горо был в победе уверен. Им было что защищать и было за что бороться. Не по приказу божеств или несправедливых законов. Искренне.

Кокоми, увидев улыбку на лице товарища, тоже позволила себе смягчиться и улыбнуться. Роль главнокомандующего выматывающая сама по себе, официальность и строгие формальности утомляют не меньше. Она хорошо знала Горо. Лучше, чем кто-либо другой в армии, ведь знания рождают доверие, а без него не было бы прочного боевого союза, который и сформировал сопротивление в его нынешнем виде. Напряжение, которое он скрывал за теплыми улыбками, она считывала лучше других. А еще знала некоторые секреты, которые не дано было узнать рядовым солдатам сопротивления.
<u>- Можно?</u> - аккуратно поинтересовалась жрица, чуть приподняв руку, и по ее взгляду генерал понял, что именно она хочет сделать. На секунду он опешил и замер, напряженно встопорщив уши и слегка опустив хвост. Несмотря на тот факт, что в Тейвате хватало людей с самыми разными внешними особенностями, он все равно привлекал нежелательное внимание со стороны окружающих. Многие, встречаясь с генералом впервые, с интересом на него косились. Разумеется, старались делать это незаметно, но Горо безошибочно и рутинно ловил на своей спине чужие взгляды. Некоторые смотрели на ушли и хвост открыто, часто задавая при этом странные, порой бестактные вопросы. И хотя к такой жизни он уже давно привык, чувствовал себя несколько неуютно, когда люди расставляли в его внешности лишние акценты.

<b>- В-ваше Превосходительство..?</b> - с нескрываемым удивлением произнес Горо, и чуть склонил голову набок в недоумении. Жрица никогда прежде не пыталась прикоснуться к его ушам, но сейчас в её глазах хорошо читался неподдельный интерес. Позволив себе секунды на размышления, генерал медленно кивнул и чуть наклонил голову, наблюдая за действиями Кокоми из под длинной челки. Они никогда не озвучивали, какими были их отношения, и никогда их не давали им определений, но пережитые события и разделенные тяготы военной жизни, сблизили их достаточно, чтобы за рамками официальных должностей читалось взаимное уважение, доверие и дружба. Когда нежные тонкие пальцы аккуратно коснулись мягкого уха, Горо невольно вздрогнул, но не отстранился. Уши были чувствительными и хрупкими, и он уже успел отвыкнуть от чужих прикосновений к ним, но Кокоми поглаживала их самыми кончиками пальцев, так осторожно, практически невесомо, словно знала об этом и боялась навредить. Напряжение отступило практически сразу, уступая место теплу и какому-то далекому, утраченному в этих битвах, чувству покоя. Прикрыв глаза, и позволив своему хвосту плавно перемахивать из стороны в сторону, Горо почувствовал легкость, будто усталость камнем сорвалась с его плеч, освобождая ненадолго от ноши, которую он все это время держал. Он — опора для великой жрицы, и опора для солдат, которые готовы броситься за ним в огонь самых жарких сражений, но сейчас Кокоми будто бы лишний раз, без слов, напомнила — у него тоже есть люди, на которых он может опереться, с кем может разделить тревоги, страхи и внутреннюю тоску по мирной жизни. У него тоже есть люди, которые чувствуют за ободряющими репликами и улыбками, внутреннюю душевную тяжесть. У него… тоже есть люди, которые готовы протянуть руку помощи и вернуть ненадолго свободу от ужасов битв.

Когда-нибудь эта война обязательно закончится. Останутся позади бессонные ночи, терзающие души перед битвами. Опустеют склады с оружием, и гроза, не стихающая ни на мгновение, сменится щебетом птиц. А до тех пор… А до тех пор они будут делить все невзгоды сопротивления, поддерживая друг друга и людей, что не утратили веры в мирное ясное небо над головой.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

39

[html]
<div class="ank">
<div class="g">
<p style="text-align:right">Whenever a light breeze starts to rustle through your hair,
know that's me thinking of you everywhere~</p>

<blockquote class="name1"><h3>Венти (Барбатос), 2600+</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Мягкая музыка, словно переливы нежных птичьих голосов, струилась с потоками ветра по праздничным улицам Мондштадта. Поднимаясь в небо с серебром одуванчиков, переплетаясь с детским смехом и теплыми словами, пение лиры стремилось ввысь, к облакам и звездам, унося радость горожан в бескрайнюю синеву небес. Музыка… Это ведь не просто ноты, не просто движения пальцев и струн. Истинная музыка — пение души, нечто настолько тонкое, что невозможно передать ни поступками, ни словами. Только мелодией, неповторимой и уникальной для каждого. Венти любил слушать, как играла лира в руках тех, кто впервые к ней прикасался. Первые движения, первые звуки — интуитивные, не отточенные мастерством, не профессиональные, но всегда искренние, идущие от самого сердца. Всегда прекрасные, неизменно находящие отклик в душе Барбатоса. Опыт и практика способны создавать шедевры, но без искреннего желания, без внутреннего душевного порыва, они… ничего не значат. Наслаждаясь мелодиями, которые исполняли местные барды, любители и новички, Венти иногда прикрывал глаза, вслушиваясь совсем не в ноты. В настроение, в легкую волнительную дрожь пальцев, в дыхание тех, кто сопровождал свою музыку текстом… Победа в этом конкурсе — всего лишь условность, истинная награда — это видеть, слышать, и осознавать, что завывающая буря Декарабиана сменилась пением лиры, а надрывные крики рабов под гнетом аристократии стихли, уступив место песням, воспевающим дружбу, отвагу, любовь и надежду.

Сидя на одной из крыш, по-детски болтая ногами и постепенно опустошая маленькую корзинку яблок, подаренную одним из горожан, Венти внимательно следил за каждым участником, а потому появление Альбедо не прошло для него незамеченным. Этот алхимик всегда вызывал у него легкое беспокойство и Архонт солгал бы, сказав, что не следил за мальчишкой раньше. Их нельзя было назвать приятелями, даже знакомыми — с натяжкой, ведь они и общались-то всего однажды, когда пересеклись на лугу, неподалеку от Мондштадта, некоторое время назад. Барбатос, сидя на полуразрушенной каменной колонне, играл на лире для цветов и птиц, Альбедо же суждено было оказаться невольным и неожиданным слушателем. Это был редкий случай, когда им довелось немного поговорить. Спокойный и серьезный алхимик был непривычным собеседником, но обсуждать с ним музыку оказалось… приятно?

***

<b>- А хочешь…</b> - спрыгнув с колонны и гордо уперев руки в бока, игриво начал бард, - <b>научиться играть на лире? Я мог бы, например, взять тебя в ученики! Это может показаться сложным, но переживать не о чем, я все объясню! О цене не беспокойся, мы с тобой договоримся, эхе.</b>
Протянув собеседнику в тот день свою лиру, Барбатос совсем не ожидал увидеть и услышать то, что в итоге увидел и услышал. Аккуратно стянув перчатки, что Архонт не мог не отметить, Альбедо начал играть, и играл так… словно тонкое понимание музыки было даровано ему с самого рождения. Уверенно, профессионально, чисто… так не играют даже опытные барды. Завороженно слушая собственную мелодию, рождаемую чужими руками и душой, Венти не мог не отметить — Альбедо не просто уловил звук, он уловил эмоции и переживания. Сложные, полутонами лежащие в душе Архонта между тьмой и светом, путанные, неоднозначные… Они никогда раньше не общались близко, никогда не заглядывали дальше публичных образов, но каждая нота, выходившая из под пальцев алхимика, задевала душевные струны древнего божества лучше любых слов. Сознательно ли его «ученик» это делал? Осознавал ли, что музыка, которую он играет… тревожит, до внутренней дрожи, сердце его слушателя, поднимая волну противоречивых чувств?
<u>- Я играл по памяти, с помощью своей интуиции…</u> - закончив, слегка смущенно произносит Альбедо. Венти своего изумления не скрывает — смотрит на алхимика так, словно видит перед собой падение самой Селестии. Неловко и молча принимает обратно свою лиру, не понимая до конца, что именно испытывает в этот миг, услышав музыку своей души, исполненную чужой. А затем, будто бы очнувшись ото сна, с тихим смехом улыбается, словно ничего и не произошло.
<b>- Вместе с тобой только что пели ветра!</b>

***

Отсюда сложно было расслышать о чем говорили люди внизу, мешало и расстояние, и гомон, но, в какой-то момент, толпа стихла — приготовилась к новому выступлению, и Альбедо, видимо, был новым конкурсантом. Было ли это его добровольное решение, или же взяться за лиру снова его вынудили Сахароза и Кли, наблюдавшие за ним с первого ряда — оставалось загадкой, да и было ли это важно? Как только алхимик вышел перед слушателями, Барбатос уже знал, кто в этом конкурсе победит. С аппетитным хрустом надкусив сочное яблоко, Венти чуть подался вперед, заинтригованный и явно готовый слушать. Снова, как в тот день, завороженно, эмоционально и живо. От каждой ноты — надрывное переплетение хорошо скрываемых чувств, от каждого движения струны — легкая дрожь в собственных пальцах, что мысленно повторяют движения алхимика. Смолкла толпа, впитывая в себя… пение ветра и шепот свободы, горечь потерь и триумф побед, вложенных когда-то в ноты бродячим бардом, что сейчас наблюдал за праздником со стороны.

Когда-то они… вернули Луди Гарпастум людям. И сейчас, слушая, как струится по улочкам города песня свободных ветров, Барбатос знал — где-то там, в синеве небес, в потоках ветра головокружительным танцем кружится свободный сокол. Подняв голову, и поймав лицом порыв теплого бриза, бард слегка прищурился от яркого солнца, а на его лицо легла теплая улыбка.

В этой музыке, шутках, поздравлении и радостном гомоне, никому, кроме Архонта, не было слышно далекого птичьего клекота, проносившегося через столетия игривым западным ветром.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

40

здесь как будто правда нет меня [...]

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Люциус Камерайд, 34</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
Мондштадт, рыцарь Ордо Фавониус в отставке.
</blockquote>

<blockquote><h3>Особенности внешности</h3>
<b>«</b> <i style="font-size:10px">рутина успокаивает меня. я ищу отпущения в делах, поклоняюсь быту, — вещам, которые помогают забыть, кем я стал на короткое время.
старые привычки не уходят так просто — их приходится отдирать вместе с кожей</i> <b>»</b>
В нём живёт маленький скурпулёзный человек, который обожает детали.
Он заплетает волосы в косы и убирает лентой седые пряди. До бела чистит латный доспех и смазывает жиром свой игрушечный клинок, чтобы не портился. Живёт одними мелочами тот мелочный человек, —  с ними и умрёт, неизменный как безжалостное время.

Люциус невысок и суховат, несколько даже утончён для цвета рыцарства. Подтянут точно натянутый корабельный трос, но сними свой панцирь, то сошёл бы за обычного мондштадовца, никогда не державшего клинка в руке. Помещён буквально в самый центр пространной «золотой середины» — усреднённой версии человека обыкновенного, и если бы не один критический момент и седина в волосах, то и далее не выбивался бы из людского моря.

Люциус неспроста был вынужден повесить меч на гвоздь: в добрые годы, когда ещё солнце его жизни стояло в самом зените, в руинах правую руку придавило каменной плитой. Медики не спасли раздробленные кости и отсекли повреждённую конечность почти под самый корень. Рыцарь перепробовал достаточное количество изощерённых протезов и других изобретений мастеров алхимиков, но не один не прижился и не восполнил всей полноты движений, — своего увечья он изрядно стыдится и стремится сокрыть истину от чужих глаз.

А прежде всего от своих собственных.
</blockquote>

<blockquote><h3>История персонажа</h3>
<b>«</b> <i style="font-size:10px">отпечатай в памяти и никогда не расставайся с тем нашим давним обещанием</i> <b>»</b>
Его род издревле [не много и не мало, а со времён самого Декарабиана] промышлял травничеством и врачеванием, предки кочевали из одной стороны в другую, — от родителей он слышал, что ветвь его семьи бросила корни в Лиюэ и осталась там, перемешавшись с народом. Не смотря на то, что он должен был перенять родительское ремесло, Люциусу с детства полюбились песни о рыцарях и диковатые приключенческие баллады, звучавшие на соборной площади. Люци был напитан ветром, — его решение разорвать порочный круг преемничества родители восприняли тяжело. Пережевали, проглотили свою гордость, ведь уговоры юнца оказались сильнее уже подзабытых и утёкших с песками времени отеческих скрепов.

И всё же он пытался. Листал какое-то время альманахи, собирал травы и отмерял на весах их ценность, — но не лежала душа к нудной работе. Из скаута его возвели в рыцари в девятнадцать лет, и он загорелся — так загораются только новорождённые звёзды, белоснежные карлики, яркие-яркие капли серебра в высоте небосвода. Маленький и вёрткий как окунь в руках ловца, он оттачивал свою технику ведения боя на деревянных болванках, мечтая, что когда-нибудь сядет в кресло Магистра и поведёт за собой свободный город Мондштадт, — в то время Люциус слыл настоящим гордецом, но жизнь вытравила вредное качество и открыла разум для многого.

Вещи ветшают со временем. Ветшают и люди. Глазу пресытились самоуверенные новобранцы, и он улыбался своему прошлому «я», наблюдая в них когда-то свой собственный образ мысли. Ордо Фавониус научил его всему, и эти знания он пронесёт, пока не сотрутся стопы и не выветрятся кости. Люциус познал настоящую поэзию разнообразных тактик, — осторожность, уверенность в своих словах. Он стал тем самым спокойным ветром, который приносит первые осенние дожди и мягко уводит летнее тепло за собой. В основание жизни были положены рыцарские добродетели и свобода, которую Люциус клялся защищать, опускаясь на одно колено и принимая новый титул — к нему прилагались новые обязательства, и с ними приходилось считаться.

Капитаном он не стал — влюбился. В Спрингвейле он встретил юную лучницу, огнёвку, поцелованную Пиро Архонтом, и потерял свою голову. Девушка долго не отвечала взаимностью на его несколько угловатые ухаживания, и он перепробовал много тривиальных способов получить расположение дамы, — коллеги водили об ухажере такие байки в «Доле ангелов»... держи перо острым да успевай записывать, бард! В то время Люц [помимо, конечно,  работы] серьезно увлёкся рифмоплётством: сперва заучивал чужие баллады, пока чувства не подсунули ему нужные слова. Ему захотелось показать ей что-то своё, — болезненно настоящего себя. Почему-то казалось, что подобный шаг она обязательно оценит. К слову говоря, он не ошибся... в таких вещах, мыслил он, не привирало одно лишь сердце.

Счастье, которое длилось недолго, разрушилось вмиг: ему уже приходилось заниматься спасением юных путешественников гильдии из шатких руин, и в этот раз он потерял бдительность. Растревоженные туннели и колонны, подточенные временем, будто бы отозвались на тёплые человеческие голоса мелкой дрожью. Пали древние стены, обвалились своды подземелья. От судьбы не убежишь, — Люциус угодил прямо под завал. Грубо говоря, в лазарете собора его собирали по частям, однако же правая рука не поддалась даже магическому лечению и, спеша отвадить угрозу распространения зоны омертвения, целители были вынуждены ампутировать ведущую руку. С тех пор он не способен поднять меча.

На этом его жизнь прекратилась, — пришёл разлад в семью, которую сохранить рыцарю не удалось, и более его ничего не держит в городе свободы. Он подумывает о переезде... Возможно, где-то там отыщется создание, способное восполнить утраченную конечность и вернуть на круги своя привычный ход вещей.
</blockquote>

<blockquote><h3>Боевые навыки</h3>
Когда-то, возможно, он умел сражаться, однако те времена канули в воду. Впрочем он продолжает носить свой меч на поясе [с левой стороны, что примечательно], возможно, по старой памяти.

Со времён травмы он не практиковался: сперва его осадило длительное восстановление, а ныне страх сковал душу. Принятие собственного уродства даётся ему с невероятным трудом, и иногда Люциусу свойственно забывать об увечье, — он вспоминает, да, но только когда пытается выхватить меч из ножен при виде недоброжелателя.
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
У этого утра — твоё имя.
Твой запах.

Ты улыбаешься мне, сжимая перебинтованную культяпку веточками пальцев, будто бы собираясь проникнуть под кожу. Сочишься внутрь тёплым-тёплым молоком, и я знаю, что буду скучать по ощущению тебя в своём доме на окраинах Мондштадта.

Говоришь мне о новых началах, что меня ждёт отличное будущее, это просто ветра сменили заявленный курс, — ох, уж эти ветра, чтоб их бездна попрала — и скоро чёрная полоса кончится. Занимается утро. Я смотрю на тебя, помещённый в вакуум собственных мыслей: ощущения притуплены, я потерял всякую чувствительность, и её возвращение болезненно переживается мной. Впрочем, мне должно радоваться. Я остался жив. Просто потерял всё, что имел и чем дорожил, — даже тебя. Просто злая шутка судьбы. Я о ней обязательно, говорят, забуду через какое-то время. Обучусь управляться во всём левой рукой, найду новую работу, открою для себя новый путь, — тот запасной, который приходилось отставлять в сторону, а сейчас... новый лист, новое праздное начало, самое время раскручивать старые детские планы.

Просто ветер сменил своё направление, разве не обыденное дело в наших краях?

Дитя свободы, ты — собрание надуманных стереотипов о Мондштадте: ветром одетая, лёгкая точно зонтик одуванчика, ты просишь отдыха от меня, ведь тебе, твоему невесомому бризу и сиянию солнца, меня поднять не удалось. Сдерживаешь слёзы и улыбаешься, притом так естественно и легко, и я перехватываю твои тёплые ладони, пальцы, — хочется отчего-то увидеть, как тебе тяжело даётся это чёртово непонятное расставание. Обнимаешь меня, и я зацепляю руки замком, чувствуя, как намокает рубашка в районе плеча.

— Я лишь желаю тебе самого лучшего, — голос просится наружу, перетёртый в крошку ком в горле отзывается кашлем. Я никогда не любил травяные чаи, хоть моя семья умела заваривать травы с ювелирной тонкостью. Мёд в устах — горечь во чреве. Таким лекарством не притупить боль, — разве что ты позволишь ему помочь ему. — Тебе стоит провести время с семьей, ты и так провела много ночей в Соборе у моей постели. — И я чувствую вину, что ввязал тебя в это. Я обязан... я дал клятву перетерпеть любой недуг, любую беду для того, чтобы ты оставалась счастливой. Разве обещания рыцаря теряют вес, стоит ему выйти в отставку? Отнюдь нет.

— Я вернусь, когда найду решение проблемы, я слышал о том, что в Лиюэ некто может приторочить мне руку из белого железа...

— Разве в этом дело? — твой голос надтреснут, звучит пусто и глухо, как если бы мне кричали со дна вазы для цветов.

— Разве нет?

Мне приходится отступить назад. Отпустить тебя, разжать одеревенелые руки, — ведь я перестал тебя понимать. Мой рассудок нем. Но что ж... пора заново учиться <i>говорить</i>?
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

41

изображения

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Вермильон, 14</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
Прозвища: неудачница, беда, зараза и проч. производные.
Детство - Ли Юэ / Монштадт.
Сирота, воровка, вруша, авантюристка, неудачница.
</blockquote>

<blockquote><h3>Особенности внешности</h3>
<u>Занимаемая внешность:</u>
Houseki no Kuni - Cinnabar
Как говорится - "Одна на миллион!".
Да, вы ни за что не спутаете худощавую, тоненькую, костлявую девчонку-подростка с кем-то другим. Нет, не потому, что она очень хороша собой, хотя оторвать взгляд от нее не просто, скорее напротив, девочка несколько угловата, словно с остринкой выточена каждая черточка, и в довесок часто неуклюжа - не уверенна в себе. Оттого и движения рваные, порой нервные, хотя, оставаясь наедине с собой или с кем-то близким, эти огрешности пропадают.
Голос тихий, приятный, но не разборчивый, чаще извиняющеся-виноватый, в минуты волнения до противного звонкий, режущий слух.
Миль имеет привычку смотреть исподлобья и упрямо поджимать тонкие губы, когда настроена решительно. В минуты волнения, расчесывает руки и заикается, а когда мечтает, наматывает на палец волосы и совершенно глупо улыбается.
На худом личике крупным планом выделяются большие ярко золотисто-бардовые глаза в обрамлении длинных ресниц.
Густые волосы, чуть ниже плеч, основная примета - полыхают яркими оттенками киновари и никакой скромный покрой одежды, да темные не бросайте цвета нарядов, не способны скрыть насыщенный, вульгарно вопиющий цвет ее, зачастую, всклокоченной, неухоженной шевелюры!
</blockquote>

<blockquote><h3>История персонажа</h3>
Как узнала сама Вермильон, а коротко Миль, от старшей сестры по матери - Юби, которой было шесть когда родилась младшая, все началось тогда, когда их матушка, Иоланта Тан, рано овдовев, позабыв горечь утрат - влюбилась до беспамятства, так говорила ее мать, эмигрантка из Мондштадта, их бабушка Хелен Лентц.
Молодая и красивая женщина вступила в интрижку с заезжим аристократом, так называли ту связь в якобы приличном обществе, и забеременела, как итог, кроме разбитого сердца и грязи пересудов, ей такая любовь ничего не принесла.
Мало того, словно по щелчку чьих-то неведомых пальцев, вся мирная и устоявшаяся жизнь стала рушиться, катиться в пропасть на подобии снежного кома обрастая проблемами. Сгорела хлебопекарня, откуда ни возьмись пришли чудесным образом нарисовавшиеся задолжности давно почившего супруга леди Тан, к тому же, сама женщина оказалась неизлечимо больна, как выяснилось на последних сроках перед родами, которые, к слову, и унесли жизнь Иоланты, оставив двух девочек-сирот на попечение пожилой леди Лентц. Просторный дом пришлось продать, перебираясь в жилище маленькое, да и денежный вопрос встал остро.
Вермильон была слишком похожа на отца - копия, чтобы ей простили чужие ошибки, несчастья и смерть близкого человека, именно поэтому, бабушка Хелен и сестрица Юби невзлюбили её, зачастую относились холодно, порой неприязненно, чтобы Миль не сделала, все казалось им неудачным в ее исполнении, как и она сама - досадное недоразумение для окружающих.
Едва научившись понимать, чуточку повзрослев, пытаясь что-то делать, чтобы порадовать близких, кроха слышала одно - "Ты ничего не умеешь", "Опять у тебя ничего не получается", "Ты - наказание какое-то", "От тебя одни беды", "Лучше бы ты голову забыла" и все в таком духе, да и по имени ребенка называли редко, чаще кликали "неумёхой", "заразой", "безрукой", "тупицей", "неудачницей" и прочими не самими жизнеутверждающими эпитетами, но благодаря упрямству, девочка не сдавалась пытаясь отвоевать кусочек счастья для себя из раза в раз.
Вермильён старалась изо всех сил стать лучше, ей очень хотелось заслужить одобрение со стороны бабушки и сестры, со стороны соседей и учителей, которые приходили учить Юби, а самой Миль доставались лишь скудные крохи познаний, возможно поэтому, она много читала и пыталась навязаться к кому-то в подмастерье, раз за разом увлекаясь хоть чем-то, чтобы найти свое личное призвание.
Не смотря на трудности, ребенок рос добрым, отзывчивым, любопытным, подвижным, мог быть весьма приставучим ища общения или ответы на вопросы, недополучая любви и простого человеческого участия пытался это восполнить так, как умел.
Миль  радовалась простому и малому, жизнь не баловала ее, но и не успела озлобить.
В любом случае, с домашними отношения не ладились, увлечения шли кувырком, дружба в конце-концов иссякала и не выдерживала конкуренции с проблемами, преследующими ребенка. Внимания заслуживали разве что акробатические номера, поскольку, чтобы не ломалось и какая бы страховка не лопалась, Миль всегда отделывалась лишь синяками, да царапинами, на диво избегая возможности сломать позвоночник или шею.
Однажды, когда Миль было уже двенадцать, все шло наперекосяк и казалось, что хуже некуда, но ребенок упорно продолжал попытки борьбы с судьбой, и внезапно небо расщедрилось - в маленькой ладошеке очутился Глаз Бога.
Вермильон подумала, что теперь у нее все обязательно наладится и жизнь станет краше, однако, словно издеваясь, ситуация после божественного подарка стала только хуже. Если раньше ребенку просто не везло и словно бы центр злоключений сошёлся клином на неокрепшей душе, то теперь, как-будто чье-то неведомое проклятье вошло в полную силу и все те, к кому привязывалась девочка, тянулась сердцем и испытывала чувства, страдали вместе с ней, тем сильнее, чем сильнее были ее чувства к ним. Она, словно яд, накапливалась в жизни других людей, действуя разрушающе тем сильнее, чем больше времени проводила рядом с теми кто ее посмел жалеть и любить, или, кого посмела любить она. Вот только загадка состояла в том, было ли все это на самом деле или так работало самовнушение и слухи?
Те не многие друзья и знакомства, которые ещё оставались - угасали как искры, медленно вгоняя ребенка во тьму ещё большего уныния. Все реже Вермильён улыбалась, реже пыталась с кем-то заговорить, словно кукла безжизненно проводила день за днём, "пылясь" на позабытый небесами полке. Одна. Совсем одна.
В том райончике Ли Юэ, где жила семья Миль, девочку не знал разве что ленивый и слухи, тычки пальцами, шепотки, они ещё прежде появления ребенка в толпе несли негативную окраску ее оценке, ограждая заезжих и не сведущих от знакомства с Миль.
Все чаще Вермильён опускала руки, переставала бороться смиряясь. Стала замкнутой, молчаливой; угасла улыбка и задор, перекорежнные переживаниями изнутри. Появились новые страхи. Жажда общения и приключений перешли в боязнь навредить одним своим существованием, боязнь же лишила сил подойти к людям, заговорить с ними, словно Миль переносчик неведомой заразы.
Ещё удивительным было то, что все те люди, которые не нравились самому ребёнку, странным образом начинали приобретать и приумножать что-либо, словно отбирая у одних, через Миль передавалось другим, не самым хорошим и честным по мнению девочки.
Вермильён тянулась ко всему светлому и радостному, ей хотелось верить в лучшее, не унывать, однако, вопреки ее желаниям, удача сопутствовала ей лишь в опасном и порицаемом обществом беспределе, будь то враньё или кража, побег с места преступления. То есть, то, что вызывало у Миль отторжение, у нее получалось тем лучше, чем сильнее противилась происходящему она сама.
Миль было тринадцать. Это случилось в один из тех редких дней, когда Хелен Лентц не гнала внучку от себя и была на редкость радушна. В тот день в семье царило радостное предвкушение праздника, у Юби было день рождения, ей исполнялось девятнадцать лет. Подозрительное затишье разразилось катастрофой к вечеру, сметая на своем пути все оттенки праздника, сминая  в очередной раз душу подростка, перечеркивая в корне желание жить, существовать, быть. Молодой человек с которым у Юби давно длился роман, ее лучший друг, за которого сестра собиралась замуж, признался в любви опешившей Вермильён. Не стоит говорить, какого масштаба вышел скандал в итоге завершившийся проклятием в адрес Миль, после чего, Юби отказалась от родства с той, что приносит несчастья, а бабушку Хелен после случившегося настиг приступ, закончившейся в лечебнице параличом всей левой половины тела.
Вермильён сама не своя, бежала к одной из верфей, той, что стояла на окраине Ли Юэ, самой высокой. Желание сигануть вниз превосходило какой бы то ни было страх. В душе торжествовала чернота отчаяния. Рабочие даже не успели понять, как все случилось, так стремительно и незамедлительно девушка буквально с разбега устремилась вниз, но по злоключению судьбы, зацепилась одеждой за какой-то крюк торчащий из сваи, сейчас в порту шли технические восстановительные работы, и осталась висеть в таком нелепом виде, словно мешок картошки некоторое время, рыдая от горя и досады.
После произошедшего домой Миль не вернулась. Почти год она бродяжничела, пытаясь пристроиться хоть куда-то, но полоса неудач следовала неотступно, поэтому, девочке едва хватало редкой выручки за разовые работы, чтобы не умереть с голоду.
В конце-концов, Вермильён решается уехать в Мондштадт. Мысль о городе свободы воодушевляет!
Новое место, где ни кто не знает ни прошлого её, ни её саму, город свободы и радости, кажется подростку верным средством от любого проклятия, поэтому она и начинает свое не лёгкое путешествие именно туда.
</blockquote>

<blockquote><h3>Боевые навыки</h3>
<b>Глаз бога:</b> Гео
<b>Оружие:</b> Копье
<b>Базовая атака:</b> До пяти обычных ударов копьем.
<b>Заряженная атака:</b> Размашистый горизонтальный удар полумесяцем, отбрасывающий противников, находящихся перед персонажем.
<b>Элементальный навык:</b> Создаёт фиксированное гео-поле, диаметром аналогичное полю Джинн, в котором сила атаки и защита союзников увеличиваются. В момент наложения поля наносит противникам гео-урон.
<b>Взрыв стихии:</b> Создаёт мощный щит, который держится на протяжении двух игровых постов и поглощает как физический, так и элементальный урон. При исчезновении, восстанавливает 1/3 здоровья.
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Жизнь была не справедлива, это я поняла и усвоила давно. Нельзя просто, не заплатив определенную цену, любить что-то или кого-то, радоваться жизни и заниматься тем, что нравится. У меня опускались руки. Неведомая тяжесть навалилась неподъемным грузом, не хотела отпускать, душила из раза в раз, изо дня в день. Хотелось плакать и горло сводило спазмами глухого отчаяния, приходилось ниже опускать голову, чтобы люди не видели паники в моих глазах, топи безъисходности, за чем им чужие проблемы? А ведь есть ещё те, кому не все равно... Есть. Да мне они не смогут помочь.
- Кто придумал такую нелепую схему? Почему в жизни все складывается вопреки моим чувствам, желаниям и воле? Для чего так жить, если каждый раз, едва заметив признаки неладного, мне нужно срочно менять место, окружение и род занятий, как же так? Разве это справедливо? И кто должен ответить за годы неудачь и слез? Кто возместит убыток от бесконечных падений и утрат? Склеит разбитую жизнь? - ряд унылых, досадных, исполненных обидой вопросов поглощали разум целиком, словно я - самый сладкий пирог на торжестве жизненного уродства и эта оргия тем сильнее набирала ход, чем взрослее я становилась.
Нервозность и постоянная тяжесть на душе, тоска и боль - лучшие друзья по жизни, от которой было тошно, тошно от себя прежде всего, но вот смерть со мной не дружила и явно избегала мою огненную макушку за версту, а ведь было дело, я даже пробовала покончить с собой... Каждый раз выходило крайне неудачно и нелепо. Смех в таких ситуациях звучал унизительно, было весело всем, кроме меня...
Попытки свести счёты с жизнью я бросила и теперь, мое существование можно было смело назвать "жалким влачением". Усталая, худая, в каком-то истрепанном балахоне, недалеко ушедшем в крое от мешка, я тащилась в конце человеческого потока, желая короткой передышки. Редко случались просветы хороших дней, когда я могла позволить себе улыбку, редко совесть не смотрела с пытливым укором, когда я вынуждена была врать или воровать, чтобы выжить. Да, бывало и так, часто. Приглушённо звучали голоса, скрипели колеса груженных телег и повозок. Вокруг кипела простая и понятная жизнь, но не для меня. Люди улыбались, шутили, смеялись, перекидывались новостями меж собой, неспешно вели беседы.
- Так вот просто. - думала я, завидуя непринуждённости окружающих, вспоминая себя и детство, когда ещё можно было заговорить с незнакомцем не сомневаясь, не опасаясь и не ждя беды за его случайное участие в моей судьбе. Неуверенность и сомнение. Чувство затравленности и тупика.
Тяжело выдохнув, снова пошла по пыльной дороге, которая казалась бесконечной.
- Ничего, в Мондштадте все изменится, обязательно. - только эта мысль придавала сил, только ради новой жизни я с трудом переставляла ноги, бредя опираясь на черенок от копья, который заменял посох и уговаривала себя, всячески пытаясь поверить в лучшее, но выходило все ещё не очень. Впереди цепочкой вился нагруженный товаром караван к которому я и примкнула, за хлеб и воду выполняя работу девочки на побегушках.
- Садись, подвезу, а то упадешь ещё по пути, вон какая худующая, одни кости - раздался рядом голос какого-то дородного мужчины. Я непроизвольно дернулась, чуть затравленно и боязливо обернулась, но человек выглядел добрым, не собирался меня ругать или лупить.
- А, можно? - собственный голос показался слишком тихим и робким, но сил шагать вперёд и вправду уже не было, а тут подвезти предложили.
- Залазь. - весело хохотнул незнакомец, сделал приглашающий жест,
- Да, не бойся, не обижу. Чего такая пугливая? - на его вопрос я лишь опустила взгляд, разглядывая  поношенные сандалии и чуть нервно теребя рукав.
- Спасибо. - произнесла вслух.
- Вам, дяденька, лучше не знать. - писсимистично ответила про себя, постаралась улыбнуться, сделала пару шагов, споткнулась, чем вызвала очередной смешок со стороны владельца транспорта, и ухватившись за край, взобралась на повозку.
Дернувшись, та покатила вперёд, а я, опревшись спиной об один из завязанных тюков, устало прикрыла глаза. Было хорошо просто вот так посидеть. Мерное покачивание - успокаивало.
- Если сделать вид, что меня нет и я ни о чем не думаю, какова вероятность того, что повозка не сломается и доедет  до места назначения?
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

42

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Сангономия Кокоми, 21</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Звук, — как дерево по холодному камню, по перламутру, по мрамору святилища.

Роскошная зала, наполненная ароматом курящихся благовоний, сияет в полумраке расцветающего утра. За горизонтом занимается новый рассвет, и всем кажется, будто бы на небосклон входит новое солнце; оно больше похож на глаз диковинной рыбы, которая помещает всё живое под свой взор. На чешуе её бликами играют тени облаков, — она неприкосновенна, она божественна, она стала выдумкой девичьего сердца, не найдя приюта в местных легендах. Возможно... лишь в тех, которые забрала в свои пучины загадка-Энканомия.

Жрицы пропускают её вперёд, — не ведут за собой, позволяя самостоятельно избирать свой путь. Их наставление кажется мягким, точно во время затворных репетиций. Последние приготовления тянутся не долго, а сколько было регламентировано новой хозяйкой. Она была пунктуальна и собрана, беспорядка не было в её мыслях.

Ровно одна полная минута и тридцать секунд: всё на то, чтобы оправить ленточки банта и разгладить даже самые лёгкие намёки на складки мягкой драпировки. В казалось бы непроницаемых лицах её негласной свиты, кружащей вокруг точно стайка диковинных рыбок, она читает что-то особенное, — прищуривается, заостряя взгляд, тонкий стержень пера.

— Ваше Превосходительство? — она опускает ручку в шёлк перчаток, медленно покачивая головой.

— Полно, я не беспокоюсь.

Голос — шум океана.
Взгляд — теплом одет.

Вдруг сдержанная улыбка касается её губ. Она принимает резной гребень из рук жрицы, благодарно склонив голову. Прядь шёлка волос спадает на лицо, и её приходится незамедлительно подбирать коралловой шпилькой. Кокоми была проницательна: разгадывать, распутывать сложные хитросплетения неоднозначных положений, пожалуй, было её увлечением, работой в конце концов. И кое-что она так ясно читала в воздухе, будто буквы сошлись для неё в полумраке стен. То была очередная загадка, на которую предстояло отыскать ответ.

Это неведомое нечто соткано из мёда, ведь перемены интригуют, они закладываются в уста и кажутся сладкими на языке, и — если так сложится судьба, то становятся горькими во чреве. Могла ли она допустить такой ход истории?..

«Во что бы то ни стало, я сохраню счастье своего народа», — последние расстановки  в мире, где мгновение замерло закончены. Центральная клеточка плитки, — на ней стоит воображаемый крест — место, откуда начнётся церемония утверждения юной жрицы в новую должность. Откуда-то поёт музыка, и в ней всё: торжественность и море, бархат морской пены и шёпот белых песков.

Двери открываются, распахиваются по сигналу плотно запертые ставни. Толпа замолкает, тишина накрывает саваном площадку пред храмом, — Кокоми в вакууме мыслей, глубоко-глубоко на дне океана. Как люди отреагируют на новую Божественную Жрицу? Хватит ли ей мудрости... опыта, довести их до конца пути — в доброе светлое будущее?

Шёпот, озадаченный взгляд, — сто глаз вперились в её точёны образ. Они ищут надежды.
Одно лишь время докажет, что судьба оказалась права.

Девушка выходит под сени своей резиденции, в свете солнца её фигурка тает кусочком сахара, и улыбка касается мягких губ, — невольно спросишь себя, сколько таких же мягких слов они знают. И всё же она молчит, не сводя взгляда с жителей Ватацуми, пришедших посмотреть на нового верховного главу, — стрелку компаса, путеводную звезду их судеб, слитых воедино. Объединённых одной историей.

Каждый миг близит новую эру... и это выражение более не имеет места в Инадзуме, где всякая перемена — прореха в виолете глаз дремлющего божества. Туманную дымку поддёргивает свет нежного солнца. Она сплетение пальцев кладёт на грудь, мерно считая свои вздохи, чувствуя, как трепет подступает к сердцу. Тук-тук, — часто забывается, что оно бьется где-то там, гоняя кровь по сосудам. Как часто любая эмоция вредит холодному расчёту мыслей.

— Божественная Жрица острова Ватацуми, Сангономия Кокоми! — золотится удар в церемониальный гонг. И хозяйка позволяет себе удовольствие слегка вздёрнуть подбородок, но в её позе нет и тени на высокомерие.

« И это Ваша надежда, Ватацуми? »

<center><h4>да начнётся новая эра.</h4></center>
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

43

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><p style=" text-align:right;"><i style="font-size:10px;">Я попрошу, верни мою свободу.
Унесу я все свои заботы.
Не смотри, что ты не так утешен.
Подари всё то, в чём я грешен.</i>
<h3>Кэйа Альберих, 24</h3>
<img src="https://forumupload.ru/uploads/001b/5c/7f/75/432217.png" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Нынешняя обстановка в Мондштате прибавляла работы. Не то, чтобы Кэйа хотел от нее отлынивать, нет, но согласитесь, куда более комфортно находить в городе, в котором не зреет бунт.
Ситуация с Фатуи была неоднозначной. Местные винили их во всех смертных грехах, а те в свою очередь открещивались от обвинений. Конечно, большее доверие хотелось бы испытывать к словам своих сограждан, но это не было местячковой проблемой, о которой сразу же забудут, чтобы действовать в рамках закона, нужны были доказательства. А их было, мягко говоря, не густо.
— Спасибо, я ими займусь, — Кэйа кивнул прибывшим рыцарям, сопровождавшим двух смутьянов, решивших поднять волнения и в без того неспокойном городе.
Какие они уже по счету? Впору сбиться с этого самого счета.
— Ну и что же вы имеете мне сказать, уважаемые? – совершенно неагрессивным тоном поинтересовался у мужчин капитан. Допросы его почти всегда походили на обычную беседу, Альберих успешно пользовался отношением к себе местных и умел выведывать необходимую ему информацию без лишних угроз. Зачем запугивать, когда можно договориться?
Ничего нового, к сожалению, смутьяны ему не поведали. Все та же заезженная пластинка: «Долой Фатуи! Долой Ордо Фавониус!». Печально было осознавать, что на фоне всеобщего страха к гостям из Снежной, местные органы власти потеряли в глазах народа авторитет. Сложно объяснить простому люду, что в вопросах дипломатии нельзя рубить с плеча, если ты не готов к войне. А они готовы не были. Пусть горожане и брались за вилы, выстраиваясь перед гостиницей, но угрожали то они дипломатам, а не воинам. Чего стоит горожанин с вилами против того же застрельщика?
Кэйа коротко вздохнул, перебирая пальцами по столешнице. Что ж, кажется самое время в полном объеме задействовать все свои каналы информации, а эти двое…
— Капитан Кэйа, — в дверном проеме появился запыхавшийся молоденький рыцарь, — Магистр Джинн вызывает Вас к себе.
— Срочно? – левая бровь с неким удивление ползет вверх. Если его информация верна, а она верна, Джинн сейчас принимает у себя одного из Предвестников. Ей понадобилась его помощь?
— Я так понял, что да, — ответствовал рыцарь.
— Спасибо, я сейчас же к ней отправлюсь, — Кэйа поднялся из-за стола и окинул взглядом притихших бунтарей. Те вроде как даже чуть поостыли, растеряли свой запал. – А этих двоих, пока отправьте за решетку, когда я вернусь, мы с ними продолжим.
— Так точно!
Ничего из ряда вон делать с ними капитан не собирался, но пара часов в камере может сделать их чуть поразговорчивей, а там уже и отпустить можно будет. Достаточное наказание. Ну не тянули они на опасных заговорщиков.
Путь до кабинета магистра не занял много времени. Тактично постучав перед тем, как войти, Кэйа переступил порог.
— Капитан Кэйа Альберих по Вашему указанию прибыл, — отрапортовал он, соблюдая все правила приличия. Раз уж случай такой, да «гости» у Джинн, пусть все будет официально и по букве закона. Панибратство ни к чему, пусть они хоть трижды друзья детства. – Зачем вызывали, Магистр?
Пока Джинн вводила его в курс дела, Кэйа не упустил возможности изучить Чайльда Тарталью. Весьма молод, хотя возраст не показатель, излучает эдакую самоуверенную ауру. Занятно. Его настроение разительно отличается от настроения Гуннхильдр.
«Значит сопроводить товарища из Снежной на Драконий хребет для выяснения обстоятельств» — подытожил у себя в голове Альберих. Не имеет права на риск отправиться туда самой, но и абы кого отправить тоже не может. «Что ж, не самый плохой выбор, сестрица. Я польщен до глубины души.»
— Вас понял, возражений не имею. Отправляемся сейчас?
Взгляд скользит с Джинн на Тарталью. Задание обещает быть интересным.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0

44

[html]
<div class="ank">
<div class="g">

<blockquote class="name1"><h3>Рейзор, много лун</h3>
<img src="ссылка на изображение" class="imgblock">
</blockquote>

<blockquote><h3>Пробный пост</h3>
Сегодня в Вольфендоме бушевала гроза.
Яркие всполохи молний рассекали потемневшее небо, а влажные капли падали сверху, оставляя ощущение прохлады на коже и волосах. Это было бы приятно, не будь мокрых бусинок так много. Все лесные звери попрятались, забились в свои норы, переживая гнев стихии. Плохое время чтобы гулять, плохое время для охоты. Так отчего же в эту мрачную пору Рейзору приходиться нестись сквозь заросли, прорываться сквозь пелену дождя, неосторожно цепляя волчьи крюки по пути?
Отчаянный вой раздался издали, зовя на помощь, но Рейзор и так бежал на пределе своих сил. Ему даже удавалось не отставать от своих сородичей по стае - спины двух черных волков мелькали чуть впереди, подсказывая парню направление. В эту бушующую все сильнее грозу запахи почти исчезли, а глаза регулярно заливала вода, так что звук оставался единственным ориентиром - и то он пропадал, заглушаемый громким ревом небесного грома.
Наконец, цель достигнута. Река! Рейзор огляделся выискивая своих лупикал. Сегодня несколько волков пошли к большой текущей воде, чтобы вволю напиться и поплескаться. Да, мылись они не так часто как люди, но если оставить на себе весь сильный запах, то чуткая добыча удерет. Вот только время было выбрано неудачно. Погожий летний денек помрачнел, собрались тучи и почти сразу зарядил дождь. Он все усиливался когда жалобный вой о помощи сорвал с места Рейзора и других волков.
Сверкнула молния, осветив местность. В золотистой вспышке было видно, как группа волков несется вдоль берега, не сводя глаз с темных вод. Там, отчаянно цепляясь за единственную ветку, скулил насквозь мокрый волчонок. Его родители носились по суше, то и дело пытаясь нырнуть в бурную реку, но каждый раз отступая из-за неистовых волн. Волки умеют плавать. Но не в такую погоду.
Рейзор не мог раздумывать долго. Течение становиться все быстрее, и маленький лупикал вот-вот утонет. Мальчик-волк разогнался и нырнул в воду. Человеческие руки очень точные, ими удобно хватать. Тут у Рейзора было преимущество, и, борясь с волнами, он добрался до волчонка, подхватывая его прежде чем ветвь дерева успела сгинуть в пучине.
Теперь нужно добраться до берега... А остальные помогут. Рейзор сделал рывок к суше, отплевываясь от воды, протягивая маленького братца вперед, чтобы спасти его первым. Продрогшая кожа парня вскоре ощутила на себе зубы других волков, которые старались вытянуть его из реки.
Ветер взревел и, словно хищник спорящий за добычу, накатил огромную волну, вырывая Рейзора у его собратьев. Раздался горестный вой - воспитанника волков уносила бурная река, а в волчьих клыках остались только клочки одежды.
"Порой одежда неудобная", - подумал Рейзор, пока водный поток игрался с ним как со сломанной веткой.

Рейзор открыл глаза. Он лежал на берегу, теплое солнышко ласково обогревало парнишку, но он настолько промок, что почти этого не ощущал. Рейзор вздохнул. Он уже не смог бы сказать, сколько времени боролся с речным течением, стараясь не то что выбраться, а хотя бы не утонуть. Повезло, что удалось вылезти на сушу, прежде чем он отключился.
"Выжил. Теперь нужно вернуться к лупикал".
Мальчик-волк поднялся и огляделся. Места вокруг были незнакомые. Запахи были незнакомые. На душе стало тоскливо. Совсем один... Но нужно встряхнуться, сбросить с себя противные мокрые капли и идти искать, идти обратно искать свою стаю.
</blockquote>

</div>
</div>
[/html]

0


Вы здесь » chacha » так и живём » Анкеты


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно